С осени 2024 года стартовал новый этап целевых научных исследований, в которых задействованы более ста известных отечественных учёных-юристов, историков, экономистов, философов, политологов. Опираясь на результаты работы Государственной и региональных комиссий по реабилитации жертв политических репрессий и массового голода, в своей работе они нацелены прежде всего на фундаментальное изучение сути социально-политических и экономических процессов

1920–1930-х годов, которые привели к миллионам жертв в Казахстане, а также намерены дать историко-правовой анализ основных категорий и подкатегорий жертв репрессий в Казахстане.

Из большого массива источников выделена малоизученная тема под условным названием «Малый Октябрь в Казахстане». Хронологические рамки этой темы охватывают период с 1925 по 1933 год, когда у руля власти в Казахстане находился Филипп Голощекин.

Печально известный руководитель Казкрайкома ВКП(б), не имея больших познаний в области истории и этнографии казахов, экономического уклада и общественного устройства казахского народа, решил провести кардинальные реформы в казахском ауле – разрушить веками сложившуюся систему традиционного казахского хозяйства и социальных связей. Так, пользуясь ситуацией переноса столицы Казахской Республики в Кызылорду и некоторыми разногласиями среди национальных кадров, Голощекин, опираясь на поддержку большевистско-сталинского руководства, быстро захватил всю политическую власть и объявил, что к десятилетию советской власти в Казахстане необходимо провести революцию по типу 1917 года в России. Для большинства населения республики, залечивавшего раны после массового голода 1922–1923 годов и занятого миграционными процессами, не разъяснялось, что предусматривает реализация «Малого Октября в Казахстане».

В массовой психологии казахов, воспитанных в духе граж­данского миролюбия, было принято доверять руководителям. И призывы Голощекина и его окружения воспринимались ими как очередное решение власти большевиков, обещавших «землю – крестьянам, фабрики – рабочим, мир – хижинам, войну – дворцам». Рядовые казахские коммунисты рассуждали примерно так же: мол, начальству виднее. Тем более что риторика Ф. Голощекина, И. Курамысова, О. Исаева, О. Жандосова, Е. Ерназарова, М. Каипназарова и прочих членов КазЦИК, руководителей Союза Косшы и республиканского комсомола заглушала глас истинных патриотов.

К тому же все средства массовой информации Казахстана пропагандировали в основном партийную позицию Казкрайкома. Поток фраз, лозунгов заполонил партийно-советскую прессу, не давая никому шанса высказать иной взгляд на происходящее. Этим пользовались разного рода карьеристы, готовые ради собственного продвижения и обретения заветного кресла в Казкрайкоме, Совете Народных Комиссаров, КазЦИКе, губкоме, волкоме повторять тезисы из докладов Голощекина. А он был заинтересован в подборе преданных ему лично кадров, приближал к себе, чтобы их устами бороться с потенциальной оппозицией. Он прекрасно осознавал, что образованная часть национальной интеллигенции, разбиравшаяся в основах марксизма-ленинизма, легко может вступить с ним в дискуссию и опровергнуть провозглашенный им курс на «Малый Октябрь в Казахстане».

Однако стремление Голощекина стать ещё более известным, поднять себя до уровня главного революционера, реализатора в Азии марксистко-ленинской докт­рины и политического эксперимента о переходе целого народа к социализму, минуя капитализм, оказалось сильнее здравого смысла.

Учёный из Уфы, доктор исторических наук Шамшия Мухамедина, изучив документы, пишет, что «…верный соратник Сталина, ответственный секретарь крайкома партии Голощекин исходил из того, что Казахстан станет форпостом мировой социалистической революции на Востоке. Он был одержим идеей в предельно сжатые сроки превратить Казахстан в социалистическую респуб­лику, свободную от «дореволюционных пережитков». Никакие доводы о том, что в Казахстане нет пролетариата и, соответственно, нет буржуазии, а аул живёт своей размеренной жизнью и в структуре казахского аула отношения специфические, он не воспринимал, в штыки встречая мнения оппонентов как «группировщину», «национализм» и «правый уклонизм». Поэтому он прилагал все усилия, чтобы изгнать их из партийных и советских органов, подвергая различным видам репрессий.

Что на практике означало принять платформу Голощекина и поддержать идею «Малого Октября в Казахстане»? Как показали дальнейшие события, это означало: во-первых, национализацию земли, экспроприированной у баев, и во-вторых, искусственно разжигаемую Казкрайкомом через пропаганду и уполномоченных, через активистов Союза Косшы классовую борьбу с баями и кулаками. В рамках первой революционной акции программы «Малый Октябрь в Казахстане» осенью 1926 года состоялся передел сенокосных и пахотных земель. По итогу эта акция не имела особых результатов (они были только на бумаге, в липовых отчетах), что не устроило Голощекина. Пришлось повторно провести передел в 1927 году.

Соответственно, местные власти выполнили задачу передела земельных участков баев и раздачи её в пользу бедняков. Недовольных переделом оказалось много, в том числе баи, которых винили в «капиталистических настроениях». Сопротивление переделу фиксировалось (в партийных отчетах фигурировал каждый род и поименно – авторитетный в роду бай, бий, экс-волостной управитель и т. д.), что имело следствием лишение этих лиц сначала избирательных прав, затем – обложение непомерными налогами. Не уплаченные в срок налоги подвергались наложению штрафов. Все это сопровождалось такими психологическими методами давления, как бойкот, когда жителям одного аула советско-партийные органы запрещали общаться с теми, кто оказался «чуждого социального происхождения», баями и членами их семей.

Казахский аул представлял обычно концентрированное совместное проживание и хозяйственную деятельность сородичей. В ходе «Малого Октября в Казахстане», в конце концов окончательно измучив людей, деморализовав аульных жителей, власти провозгласили конфискацию имущества (землю к тому времени уже отобрали), высылку баев и впоследствии их физическое уничтожение. На обращения, жалобы о нарушениях их прав власти не реагировали. Им отказывали во всем, словно вчера они не были уважаемыми людьми со своей родословной, не участвовали в решении общих вопросов – их просто вычеркнули из жизни государства.

Учёные за время реализации фундаментального исследования изучили много документов из центральных и региональных архивов. Трагедия казахского аула в них предстает во всем масштабе. К сожалению, многие явления периода «Малого октября в Казахстане» ещё не получили оценки, и одна из задач исследователей – ввести их в научный оборот, дать системную оценку недавней истории в контексте всемирно-исторического процесса.

Идеология того времени была антигуманной: например, сына-коммуниста на партийном собрании вынуждали отречься от отца-хазрета. В такой ситуации внучка одного расстрелянного ишана-целителя сменила фамилию, чтобы спасти своих детей от преследований. К таким фактам применимы методы изучения политической и социально-правовой антропологии, поскольку были попраны естественные права граждан, а травма, полученная в детстве, впоследствии все равно проявлялась.

Психологический аспект «казахской трагедии» (образное выражение казахских историков М. К. Козыбаева, Ж. Б. Абылхожина) никем не раскрыт, в годы перестройки междисциплинарный подход не приветствовался. Историческая отрасль науки зиждилась на конкретных фактах, источниках, а где их было обнаружить, если большинство рукописей, фотографий, записей и книг были сожжены или зарыты в землю? Настолько сильно страх поселился в душах людей. Также сознательно были уничтожены документы, компрометирующие партию и спецслужбы.

Поэтому вызывает уважение запланированная работа проект­ного офиса Госкомиссии по раскрытию всех тайн «Малого Октября в Казахстане». Только исследователи знают, какие объективные трудности, какая работа ожидает их в рамках комплексного исследования этой темы.

В психиатрии существует диаг­ноз наподобие «психогенной амнезии», когда жертва как бы забывает травматичес­кие воспоминания. Мозг исключает неприят­ные ситуации. Однако даже забытые травмы оказывают влияние на социаль­ное поведение. Тем более если речь идёт о целом народе, ставшем жертвой тотальных репрессий на искусственно созданной идеологической основе антинародной программы «Малый Октябрь в Казахстане».

Советские партийные чиновники спокойно отправляли в ссылку целые семьи баев, не давая им взять с собой в долгий путь пропитание, сменную одежду, мотивируя это тем, что они способны разжигать «контрреволюционные настроения». В конечном пунк­те такие же чиновники ставили отметку о прибытии, своей росписью как бы принимая условия «Малого Октября в Казахстане». И эти люди спокойно шли домой к своим семьям с чувством исполненного долга. И здесь необходим междисциплинарный подход, привлечение экспертов в области социаль­ной антропологии мирового уровня. В отечественных разработках истории недавнего прошлого ощущается дефицит освещения сопутствующих явлений, таких как травмированная психология подростков из семей репрессированных, беспризорных детей, женщин, судьбы которых были поломаны «Малым Октябрем в Казахстане».

Эти факты свидетельствуют о теневой стороне «культурной революции»: казахские семьи в условиях утери кормильца – репрессированных отца, мужа, брата – были обречены на жалкое сущест­вование. К сожалению, эти аспекты истории горькой доли женщин все ещё не освещены в научных монографиях и сборниках документов.

Чрезвычайно мало сведений о судьбах репрессированных религиозных служителей. Сис­темная подача материала необходима для реконструкции масштабного процесса сознательного подрыва идентичнос­ти советских мусульман, в том числе казахов.

С середины 1920-х ­годов заметна эскалация преследований мулл, ишанов, имамов и других религиозных служителей. Закрывались и отбирались здания медресе и мечетей практичес­ки повсеместно. Идентифицированы факты массовых расстрелов имамов и мулл. Однако в Казахстане все ещё не установлено ни одного обелиска в память о великомучениках веры. К слову, на территории Казахстана с согласия ономастических комиссий и маслихатов установлены мемориалы в честь жертв репрессий иных конфессий – убиенных пасторов, монахов, попов. Отчего же казахских мулл, ишанов и хазретов, убиенных советскими органами, не удостоили такой почести? А ведь статистика жертв «Малого Октября в Казахстане» именно среди религиозных служителей и ишанов убеждает в высказанном выше тезисе – данная категория уничтожалась осознанно как политическая сила и потенциальный оплот народа, символ веры.

Зарубежные эксперты, надо честно признать, пошли дальше нас, применив к историческим ситуациям в советском Казахстане подходы социально-культурной антропологии, эргономики и естест­венных наук. Это весьма любопытная методика, особенно для тех учёных, которые все ещё затрудняются выйти «из шинели» советской школы.

Американский независимый учёный, специалист по истории ислама Аллен Франк пришел к выводу о необходимости фундаментального пересмотра нарративов в образовательной системе Казахстана. Он считает, что в современных отечественных учебниках религиоз­ные взгляды казахов калькированы с дореволюционных, царских изданий. Мнения Аллена Франка относительно ортодоксальности казахов внесли новые нюансы в переосмысление советских «кампаний» против служителей ислама в 1920–1930 годы.

К его экспертному заключению имеет смысл прислушаться: «…Учитывая существование прочных религиозных связей между родословными ишанов и группами несвятого происхождения (особенно это заметно среди казахов, но также среди туркмен и узбеков), жестокие репрессии , направленные против родов ишанов, оказали глубокое воздействие на сельское (аульное) казахское общество, даже помимо непосредственных катастроф массового голода и коллективизации».

Сталинские репрессии против советских мусульман освещены в целом ряде зарубежных изданий: Niccolò Pianciola, 2009, Mukhamet Shayakhmetov, 2006; Isabelle Ohayon, 2006; Robert Kindler, 2014, Shoshana Keller, 2001. К сожалению, если они и известны отечественным специалистам, то серьёзного дискурса в фундаментальных трудах по истории Казахстана ХХ века эти труды в полной мере ещё не удостоились.

К счастью, есть незашоренный взгляд нового поколения. Их стремление оперировать междисциплинарным научным инструментарием импонирует неординарностью и смелостью изложения проблемных вопросов истории казахского народа.

Абсолютное попадание методологических принципов юридической, политической и социально-культурной антропологии, взятых за основу работы республиканским проектным офисом Госкомиссии, опирающимся на политико-правовые дефиниции и подходы при интерпретации исторических фактов, безусловно, станет гарантией казахского Ренессанса в XXI веке и предстоящих столетиях.